Дезертир флота - Страница 207

207

– Вы это что… сейчас стражу… отца нет… – бормочет парень-козлик.

– Не суетись, умник-раззява, – морщится Квазимодо.

Парень отступает еще на шаг – лицо его начинает изумленно разъезжаться сразу во все стороны. Непонимание, догадка, опять непонимание, страх – брови, нос и глаза живут отдельно друг от друга. Теа видела в Кануте уличное представление лицедеев – очень похоже. Только здесь все гримасы закончились на одной – остается страх.

Парень-козлик ахает, кажется, хочет присесть на корточки, нет, устоял, снова ахает, приседает. Ну, как можно так бояться? Теа пытается понять и не понимает. Ква сейчас совсем не страшен – в глупом купеческом наряде, невысокий, с аккуратно подстриженными волосами. От обычного глорца его отличает только кожаная повязка, закрывающая пустой глаз, да подпорченная щека. Разве он пугает? И он ведь брат. Теа не понимает. Если бы к ней явились погибшие давным-давно братья, пусть и мертвые, порубленные, как их порубили там, у Двух ручьев, разве она стала бы ахать да руками всплескивать, как девка-лицедейка?

На шум явились остальные. Старуха тут же юркнула обратно в глубины дома. Хозяйка – дородная женщина, еще красивая и даже в украшениях, глянула, поджала губы, встала в дверях. Эта посильнее будет: узнала пришельца, не узнала – не понять. Не удирает.

Со ступенек спрыгнула девушка в темном платье. Действительно, похожа – невысокая, темноволосая, и глаза похожие – серые. Быстро пошла к одноглазому пришельцу. Теа показалось – сейчас обнимет. Нет, встала столбом, только за рукав куртки ухватила.

– Ты?

Одноглазый посмотрел, показал в улыбке осколки зубов:

– Не я, красавица. Ошиблась, видать. Слыхали мы, в затруднениях ныне уважаемый господин Рудна пребывает. Не выслушает ли предложение выгодное?

Девчонка замотала головой. Слов она явно не слышала. Только пробормотала:

– Живой, значит. Говорили ведь…

Тут завопила толстуха-красавица:

– Он?! Да вы что?! Только попробуйте… Стража!

Теа, морщась от визга, шагнула ближе. Не ударила, легко толкнула кулаком в живот, сбивая шум:

– Не надо так громко.

Госпожа Рудна задохнулась. Щеки покраснели, глаза выпучились. Теа заметила, что ресницы у хозяйки дома накрашены плохо, и стиснула пухлое запястье:

– Пойдем, а то мешаем.

Женщина шла послушно, видимо, лиска не рассчитала с силой толчка – госпожа Рудна дышала через раз и неглубоко. Теа усадила ее на скамеечку у невысокого крыльца, села сама на выгоревшие, покрытые потрепанной овчиной доски. Из дома, шаркая мягкой обувкой, появился карапуз лет трех, требовательно посмотрел на незнакомку. Рот мальчишки был измазан чем-то лиловым. Теа улыбнулась, подхватила малыша на руки и посадила на колени:

– И чем ты таким вкусным наелся?

В груди госпожи Рудна что-то звонко екало.

– Только тихо, – попросила ее лиска.

– Инжир, – пробормотала госпожа Рудна, указывая на перепачканного сына.

– А цвет почему такой? – удивилась Теа.

– Когда варим, добавляем сливы-терновки. Гуще получается.

Квазимодо разговаривал с сестрой.

– Ну и как жили?

– По-разному. Доходные года были. Потом нет. Сватали меня, отец не согласился. Больше никто… Два года назад кто-то Смоля моего отравил. Собака у меня была, не помнишь? А так… Дядюшка Атир умер. Сейчас у отца плохо дела идут. Векселя предъявили, рекамби. Совсем плохо. Ты на Юге был? С Флотом?

– И на Юге был, и на Востоке. То на крупную дичь охотился, то наоборот. Значит, рекамби, говоришь? Ты в конторе часто бывала?

Девчонка то смотрела ему в искореженное лицо, то не выдерживала, уводила взгляд. Сейчас снова сплоховала, глаза скользнули по плиткам двора, по сидящему на краешке скамьи, словно готов вот-вот подскочить, старшему брату, задержались на прислонившемся к воротам белобрысом парне, на его морском тесаке. Фуа выглядел очень сердитым и надутым.

– Я училась… немного… До весны… потом отец… Я помню, тебе в лавке очень нравилось. Ну и я тоже. Смеялись надо мной, правда. О тебе упоминать не принято было…

– Обо мне? Не думаю, что вы о Квазимодо языками трепали. Пойдем-ка, девчонка…

Брат растерянно проводил их взглядом.

Квазимодо прошел через сад. Здесь ничего не изменилось, разве что забор со стороны улицы переложили. Запор на калитке, выводящей к каналу, оставался все тот же – кованый, почерневший от времени. Вор вышел на короткие мостки. Канал зарос еще гуще. Тростник почти совсем заглушил воду. Лодка была вынута на берег, видать, тоже дожидалась нового хозяина.

Квазимодо глянул под ноги, хмыкнул. Часть досок на мостках заменили новыми, но на других виднелись разводы.

– Что ж, кровь-то руки не дошли отскрести?

Сестра тихо плакала:

– Не отскребается. Я сама пробовала. Прости меня, а? Пожалуйста. Я так скучала.

– Сопли убери. Простить тебя твой брат мог, да он на этом самом месте давно подох. Я – другой. Слушай, если способна. Два раза повторять не стану. И садись, разговор недлинный, но серьезный.

Девушка послушно присела, не слишком благовоспитанно сморкнулась в подол. Квазимодо скрыл ухмылку – сколько раз девку в детстве за это наказывали.

– Значит, без соплей. – Вор погладил доску с навечно въевшимся пятном крови. – Если начать с нуля – без товара, без кредита, с одной лавкой, – ты сама, одна, справишься?

– Как одна? – Сестра побледнела. – Не нужно так.

– А как нужно? Я ни убивать, ни глаза выкалывать никому не собираюсь. Рискнешь одна и справишься – лавка за именем Рутна останется. Дом потом выкупишь, если сможешь. Долю дома за собой сразу оставишь, потом выкупать будет легче. Отца – на покой. Можешь советы его слушать, можешь не слушать – твое дело. Мачеха – ей или дело в лавке найдешь, или пусть идет куда хочет. Малой – мальчик или девка?

207