Девица, пухленькая и черноволосая, оказалась понятливой, лишних вопросов не задавала. Гвоздь не соврал – красотки в заведении у Весельной площади водились чистенькие и симпатичные. Вообще-то Квазимодо выбирал больше на нюх – пахнуть девушка должна приятно, но в то же время не похоже на незабываемую синеглазую живодерку. Сладенький конфетный запах вора вполне устроил. Правда, как к такому «лакомству» отнесется Ныр, оставалось неизвестным.
Придерживая за спиной оголенное бесстыдным платьем плечо девушки, Квазимодо заглянул в комнату. Фуа лежал на кровати, закинув ноги на гамак, и, судя по его мечтательному виду, пива в кувшине оставалось уже немного.
– Ныр, не спишь?
– Нет. А ты чего через дверь?
– Да тут тебя ищут.
– Меня? – Фуа изумленно сел.
– Ну да. Девушка миленькая такая.
– А? Кто? Какая?
– Ну, вы тут сами разберитесь. Если ты ее пивом угостишь, она тебя не укусит.
Пока Лягушка не успел ничего сказать, вор впихнул пухлую красотку в комнату и прикрыл дверь.
Тишина. Если Ныр сразу не помер от смущения, то все будет хорошо.
Теа сидела у стены конюшни. Вечерний шум в таверне постепенно стихал. Все еще выводила свою грустную мелодию флейта. После жаркого долгого дня среди запахов навоза, кухонной гари и скисшего пива тонкие звуки казались такими странными. Вонь и пьяные голоса простой мелодии почему-то не мешали.
Квазимодо сел рядом с рыжей. Можно прислониться затылком к старой стене и зажмуриться. Тяжелый выдался денек. Нужно отдохнуть и ни о чем не думать.
Не получалось. В голове сразу начали выстраиваться планы на утро и день. Уйму дел нужно завершить. Все-таки лучше убраться из города пораньше.
– Не нужно было, – прошептала Теа.
– Думаешь? Ныр не слишком убедительно протестовал.
– Он вообще не протестовал, – проворчала рыжая. – Я бы услышала. Они там сейчас… Не важно. Я не о случке. Лягушка – самец, и ему нужно.
– А что тогда тебе не нравится?
– Считаешь меня такой привередливой?
– Нет. Но ты бываешь немножко поспешной. Не успеваешь думать.
– Наверное, ты прав. Но сейчас я хорошо подумала. Ква, не нужно так зарабатывать деньги. Тебя убьют.
– Ну, это не очень свежая новость, – вздохнул вор. – Не вижу, как можно уйти от своей судьбы.
– Я никогда не стану удирать от честного боя, – зашипела было лиска, но тут же сбавила тон. – Нельзя менять жизнь и свободу на деньги. Это… неправильно.
– Мы относимся к жизни по-разному, а в клетках оказались по соседству, – заметил Квазимодо. – Я предпочитаю обманывать сам, чем быть обманутым. По крайней мере дураком себя реже чувствуешь.
– Разве люди не умеют жить честно?
– Ну, наверное, кто-то живет. Уж не знаю, много ли счастья честность им приносит. Но я – вор. Я по-другому жить не умею. На рожу мою посмотри. Что мне теперь, с голоду покорно подыхать?
– Твое лицо ни при чем, – прошептала рыжая. – Ты самый бесстрашный и самый хитрый воин из всех, кого я знала. Почему ты вор?
– А кем я должен быть?
– Не знаю. Ты хитрый – ты придумаешь.
Квазимодо хмыкнул:
– Предлагаешь мне поменять специальность? А зачем?
– Чтобы ты умер не как бешеная собака.
– Ну, цель достойная. Я собак тоже не люблю. В общем-то я не против. А какие варианты ты предложишь?
– Я? – Теа посмотрела пораженно. – Я не знаю, как достойно умирать людям.
– Вот сложная ситуация. Я тоже не знаю, как правильно нужно умирать. Как-то мало достойных людей мне попадалось, некому было пример показать. Придется подумать над этой проблемой. – Квазимодо привычно погладил корявую щеку. – Только ты не могла бы пообещать мне одну вещь – пожалуйста, не дели нас на людей, Хозяев Холмов и прочих водоплавающих. Мы, конечно, разные, но клетки у нас были рядом. Да и сегодня нам могли вышибить мозги одновременно. Ну разве что тебе чуть позже.
– Не намекай, псина тупая, – зарычала рыжая.
– Какие намеки? – Вор пожал плечами. – Ты стала привлекательнее. Наверное, это приятно и…
– Не смей так говорить!
– Что ты злишься? Думаю, при большом желании стать прежней ты сможешь в любой момент.
– Ты хочешь, чтобы я стала прежней?
– Нет, – буркнул вор. – Лучше быть красивой. Уродом всегда стать успеешь. Вот если у меня вырастет глаз и отрастут зубы, я обязательно выбьюсь в благородные лорды и растолстею.
– Зачем толстеть? Думаешь, красиво?
– Нет, когда у меня будет до хрена зубов, я буду, как Лягушка, непрерывно грызть орешки, копченые колбаски и другие вкусные вещи, и у меня наверняка появится пузо. И я смогу помереть достойно, как все приличные пузатые господа, – от переедания.
Теа тихо засмеялась:
– Такого никогда не будет. У тебя желудок крепче моего. А я какой только гадости не жрала в тяжелые времена.
– У меня тоже как-то случилось несколько неурожайных лет, – заметил Квазимодо. – Живот привык. Но это было уже давно. На Флоте кормили каждый день.
– Почему ты никогда не говоришь о своем детстве?
– Не очень-то это интересно. Ты тоже помалкиваешь.
– Мое детство давно кончилось, – насупилась рыжая.
– Разве? Вспыхиваешь ты, как девчонка несмышленая. Не обижайся. Честно говоря, мне иногда кажется, что я никогда не был ребенком. Ладно, что там наш ластоногий? Не утихомирился еще?
– Я ничего не слышу. Наверное, устал.
– Пойдем посмотрим. Как бы с ним с непривычки чего не приключилось, – обеспокоился вор.
Ныряльщика в комнате не было. Кровать подтверждала имевшее место близкое знакомство с представительницей местных жриц любви, кувшин был пуст, пахло сладчайшими конфетами, но самого фуа и след простыл.