– Ты что, не мог подобрать запах поприличнее? – пробурчала Теа, размахивая и разгоняя воздух запасной рубашкой.
– Я старался. Этот аромат самый безвредный, – сказал вор. Теперь и ему самому казалось, что благовония нестерпимо приторны. – Это нам после двора так в нос шибает.
– Может, Лягушка задохнулся и не заметил? – предположила рыжая.
– Тогда бы здесь валялся. Нет, он добавлять пошел, – уверенно сказал Квазимодо, успевший проверить спрятанные деньги и несколько успокоенный их сохранностью.
– Ему что, мало? – изумилась Теа. – Они тут мычали, как…
– Думаю, он решил пива добавить. Или на сливовицу с инжирной перешел…
Фуа явился на рассвете. Пошатываясь, покрутился в центре комнаты и с треском сел на шаткую постель.
– Ныр, ты как? – сонно спросил Квазимодо.
– Хорошо. Подставил ты меня. А они мягкие. Пиво подорожало. Смешливые. Врут… – последовательно изложил ныряльщик свои впечатления, рухнул на подушку и моментально засопел.
Утро прошло в хлопотах. День выдался душным, и, идя к казармам, вор порядком взмок. Действительно, быстрей бы на вольный воздух холмов двинуться. Квазимодо разговаривал с писарем солдатской лекарни, когда увидел несущегося со всех ног Костяка. Пришлось свистнуть. Мальчишка изменил курс, почтительно поклонился писарю и доложил одноглазому вору:
– Вас там ищут. Гости приехали…
Квазимодо распрощался с лекарским писарчуком, не торопясь зашел за угол:
– Что там стряслось?
– Гвоздь послал. У южных ворот о тебе и рыжей чужие расспрашивали. По виду охотники или контрабандисты. Двоих из них наши узнали. Эти год назад караван, пришедший из Калатера, сопровождали.
– Издалека пожаловали, – с удивлением покачал головой вор. – И что, много их там?
– Человек двенадцать. Остановились в «Кошачьей песне». Когда вопросы задают, «подмазывают» щедро. Гвоздь спрашивает – ты знаешь, кто они такие?
– Понятия не имею. Но встречаться что-то не хочется. Дуй в «Дух реки», скажи моим, чтобы живо лошадей седлали. Отведешь их к Смоляному проезду. Я там ждать буду. И скажи рыжей, чтобы перестала быть рыжей…
Идя скорым шагом к оружейной мастерской, где уже давно был устроен небольшой склад заранее купленного оружия, Квазимодо подумал, что городская жизнь кончилась внезапно. Еще бы пару дней или хотя бы один. Столько дел не доделал. Впрочем, так всегда бывает. А вообще – неприятно. Экие длинные руки у хозяев Калатера.
Нагруженный свертками с оружием Квазимодо вышел к узкому Смоляному проезду. Друзья уже ждали. Теа, с повязанной платком головой, проверяла сбрую. Помятый Фуа с тоскливым видом пил купленную у разносчика подслащенную медом холодную воду. На буланой кобыле вора с гордым видом восседал малолетний Костяк.
– Слазь, кавалерия, – сказал Квазимодо и принялся разгружаться.
– Это мне? – с восторгом спросила Теа, принимая длинный лук.
– Извини, хотел, чтобы ты сама выбрала, да все как-то времени не хватило. Ныр, просыпайся и бери железки.
Друзья забрались в седла. Квазимодо хлопнул по плечу мальчишку:
– Передашь Гвоздю – пусть долг с Кинира за меня получит. Десятая часть – твоя. И грамоту учи. До встречи, господин Костяк.
– А вы вернетесь? – Мальчишка шел рядом со стременем.
– Само собой. Только вот когда – это как фишки лягут. Ты, кстати, брось деньги в «перевертку» у Старого моста просаживать. В дело вкладывай. У тебя получится…
Всадники беспрепятственно проехали сквозь Смоляные ворота и оказались на дороге, идущей вдоль реки…
– Здесь должен быть проход. – Квазимодо бережно вел соломинкой по полустершемуся рисунку карты. – Его находим – и держим к западу. Выходим к реке – дальше вверх по течению. Уверяют, что дом колдуна найти нетрудно.
– Мы уже в горах. Что тут можно найти, когда одни склоны кругом? – ворчливо заметил фуа.
– Какие это горы?! – немедленно фыркнула рыжая.
– Теа, ты бывала в настоящих горах? – поинтересовался вор.
– Нет, но мне отец рассказывал, – буркнула девушка. – Я имею в виду, настоящие горы должны быть намного выше.
Опять оправдывается. Квазимодо уже начал привыкать. Рыжая изменилась, и не только внешне. Стала сдержаннее, вот только неплохо было бы, если она свое благоволение не на одного одноглазого урода будет распространять. Лягушка парень спокойный, но и он может возмутиться.
– Хорошо, что тебе отец рассказывал, – пробормотал вор. – А вот мне мой папаша сроду ничего умного не поведал.
– У тебя отец был? – искренне удивился фуа.
– Ты, рогонос, Лягушка! – возмутилась рыжая. – Думай, что говоришь.
– Да я что? Ква никогда о своих родителях не вспоминал. Я думал…
– Ты думал, что он на помойке на свет появился? Сразу одноглазый и грамотный? – Лиска даже побледнела от негодования. – Ты алфавит повторял сегодня, умник?
Надутый ныряльщик встал, отошел к вещам и покорно полез в свой мешок за истрепанным листочком со столбиком алфавита.
– Теа, ты слишком… сурова, – прошептал вор.
– Да? Значит, я должна думать и сдерживаться, а он может ляпать все, что приходит в пустую голову?
– Он может держать язык за зубами. В городе ничего лишнего не болтал. А сейчас зачем ему рот затыкать? Мы же здесь все свои…
– Значит, я не права? – Теа поджала губы и стремительно поднялась. Не успел вор и глазом моргнуть, как девушка торжественно обратилась к маленькому ныряльщику: – Ныр, я не хотела на тебя кричать. Приношу свои извинения.
Фуа замер на корточках. Похоже, неожиданное извинение смутило его куда больше обычного рычания рыжей.